В начале октября 2015 года список русскоязычных лауреатов Нобелевской премии пополнился ещё одним именем. Белорусская журналистка, автор документальных книг в жанре вербатим Светлана Алексиевич стала первым за наш век автором, удостоившимся этой почетной награды. Однако решение шведских академиков вызвало как осуждение, так и активную поддержку со стороны некоторых российских критиков, писателей, политиков и рядовых читателей.

Претензий от «русского мира» к самой Алексиевич и её текстам три. Во-первых, она не слишком популярна в России, хоть и известна — в 2013 году она претендовала на главную местную премию «Букер» и взяла на ней приз зрительских симпатий. Во-вторых, документальную прозу далеко не все считают литературой. А в-третьих, белорусскую писательницу обвиняют в том, что она «русофобка», «пиарится на чужом горе» и во всём «видит только плохое».

Причина всех этих претензий одна: россияне ещё не осознали и не до конца приняли то, что произошло со страной в конце прошлого века. Главная тема всех пяти книг из цикла «Голоса утопии» — это одна на всех боль, и этой болью делятся не выдуманные персонажи. Книги составлены из прямой речи, рассказов реальных людей, записанных на диктофон или в блокнот. В первой книге «У войны не женское лицо» опытом выживания на войне делятся женщины; в «Последних свидетелях» мы слышим тех, кому в Великую Отечественную было от 7 до 12 лет; в «Цинковых мальчиках» говорят матери, сёстры и невесты тех, кто воевал в Афганистане; «Чернобыльская молитва» посвящена рассказам о жизни после катастрофы на АЭС; в книге «Время секонд хэнд» герои по-разному переживают развал СССР. Причём ее последняя книга чётко попадает в самую болевую зону современности: как трактовать то, что произошло со страной в 90-е годы, — то, что в современном обществе до сих пор не проговорено.

В августе 1991 года серьёзных планов на будущее, кажется, никто не строил: «Вышли из кухонь на улицу, и тут выяснилось, что идей у нас нет, мы просто сидели всё это время и разговаривали. Откуда-то появились совсем другие люди – молодые ребята в малиновых пиджаках и с золотыми перстнями». С начала 2000-х правительственная пропаганда держится на идее, что в 1990-е было полное беззаконие, а сейчас мы добились долгожданной стабильности. Этой позиции противостоит либеральная, которая с большей нежностью относится к прошлому, как к утраченной возможности взять курс на демократию, но критична к путинскому настоящему.

Мнение самой Алексиевич нельзя отнести ни к одному из этих полюсов. По её мнению, все жители постсоветского пространства до сих пор живут с «совком» в голове. Наше время — это продукт вторичный: культ Сталина среди молодежи, «советский» гастрономический бум, разговоры «об особом русском пути» на федеральных каналах, вместо комсомола — партия «Наши», вместо марксизма-ленинизма — православие. Предложенные ею истории обманутых ожиданий маршалов, жителей бывших народных республик, москвичей и жителей деревень, молодых и старых, мужчин и женщин поданы в максимально слезовыжимающем формате. Монологи она перерабатывает так, что стилистически они становятся друг на друга похожи. Высказывания должны быть максимально эмоциональным — страдать должны все читающие. Но при этом Алексиевич не оценивает их, не делит на «правильные» и «неправильные», а даёт возможность высказаться тем, кого до этого в большинстве случаев никто не слушал. В этом смысле «Время секонд хэнд» не стоит особняком. Она совершенно логично встраивается в общую картину катастроф советской истории: 1990-е и конец коммунизма стали для стран СССР таким же сильным потрясением, как войны. Почти все жители постсоветского пространства это чувствуют — вне зависимости от года рождения и от главенствующей утопии в голове. «Время секонд хэнд» — это инструмент, позволяющий вспомнить или узнать, как хотя бы примерно это всё было, и попытаться переработать: организовать хаос и попробовать пожить в мирное хотя бы с самим собой время.

Попытки расправиться с неугодным писателем были предприняты еще до вручения премии. Весной 1964 года поэта Иосифа Бродского выслали из Ленинграда как тунеядца сроком на пять лет. В защиту поэта выступили многие деятели советской и мировой культуры. Спустя полтора года он был отпущен на свободу и по ходатайству Корнея Чуковского стал членом Ленинградского отделения Союза писателей СССР. Это, впрочем, не избавило его от преследования. В 1972 году он был вынужден эмигрировать.

В конце 1960-х — начале 1970-х годов в КГБ было создано специальное подразделение, занимавшееся исключительно оперативной разработкой Солженицына. После выхода первого тома «Архипелага» на заседании Политбюро было принято решение о высылке писателя из страны. До 1994 года Солженицын и его семья жили за пределами России.

Борис Пастернак был вынужден отправить в Стокгольм телеграмму с отказом от премии, а затем он написал письмо Хрущеву — с просьбой не высылать его за рубеж. Писатель остался в России, но продолжительная кампания по травле ослабила здоровье и ускорила развивающийся рак легких.

На момент получения премии Бунин уже жил во Франции. В Россию он так и не вернулся. В период с 1929 по 1954 года его произведения в СССР не издавались. Некоторые произведения, например, «Окаянные дни» напечатаны только в начале перестройки.